Беседа с Томасом Ханной

Беседа с Томасом Ханной

Гельмут Мильц

Мильц: Интеллектуальное познание — это знание ради знания, но соматическое познание — это знание для себя, знание, которое позволяет нам контролировать себя и быть ответственными за себя. Ваше личное развитие и процесс обучения являются примерами преодоления традиционно западной модели дуальности ума и тела. Не могли бы Вы вкратце рассказать нам о некоторых этапах своего пути?
Ханна: Всю свою жизнь я глубоко интересовался вопросом свободы. Я всегда понимал, что свобода — это не просто отсутствие внешних помех. Скорее, основные необходимые элементы свободы — это внутренняя сила и умения, рассудительность, восприятие и разум для того, чтобы быть независимым, ведь свобода — это, по сути, личная ответственность и независимость. Очень большое место в моей жизни занимает работа над проблемой, как не стать раболепной частью какого-либо социального института.
Вы не сможете быть независимым, пока не будете крепко стоять на ногах, и дело не просто в том, чтобы проявить бунтарство, а в том, чтобы знать, кто вы, оценивать свои силы и быть способным к самостоятельному творчеству и эффективности. Я думаю, что это все больше становится главной темой моих размышлений, как и моей жизни.
Я стремлюсь поощрять в человеческих существах их растущую дееспособность, для того чтобы они смогли стать свободнее. Это накладывает отпечаток практически на всю мою работу, которую я провожу в Новатовском институте. Это неотступно преследует как мою работу, так и мои редакторские интересы в издательском деле, и это же является постоянной темой моих философских размышлений и трудов.
Первоначально я был очень увлечен религией и потратил три года на изучение теологии и философии религии. У меня даже есть ученая степень Чикагского университета по теологии, но, должен заметить, что я получил эту степень, будучи атеистом. Я был, насколько мне известно, первым атeистом, получившим богословскую степень в Чикагском университете. Был я, однако, очень популярным атеистом, потому как являлся им, пожалуй, в меньшей степени, чем не-христианином, и мне любезно разрешили учиться в качестве свободного философа религии. Я был счастлив, что имею возможность обучаться в школе богословия, которая на тот момент была лучшей в США, если не во всем мире. Там преподавали Пауль Тиллих и Мирча Элиаде, великий историк религии, и другие.
Во всяком случае, тема независимости и свободы, которая увела меня в область религии, позже подводила меня всё ближе к области экзистенциализма и феноменологии.
Экзистенциализм сквозь призму таких авторов, как Марсель, Шестов, Тиллих, Бультман и других христианских экзистенциалистов, охватывает религию, мораль и философию — области, которые нераздельно связаны между собой.
Я начинал видеть, что теоретически психологические формы коренятся в структуре тела. Углубляя своё понимание феноменологической и экзистенциальной традиций, я увидел, насколько близко они подводили меня к области психотерапии и психологии. Чем больше я стал углубляться в область психотерапии и психологии, тем больше я стал видеть, что ни одна из них не имеет смысла без обращения к человеческому телу. Традиционное понимание психологии было таковым, что ум воспринимался, как набор процессов, происходящих где-то в теле, но эти процессы не имеют отношения к практической жизни индивида.
Будучи заведующим кафедрой философии Флоридского университета, я взял годичный отпуск, чтобы пройти обучение на медицинском факультете. На протяжении первого года мне было разрешено изучать нейронауки. Я хотел изучить неврологию и прошел первый год обучения на медицинском факультете, именно в это время я написал книгу “Bodies in Revolt” («Охваченные восстанием тела: учебник соматического мышления»). Это время, когда я начал видеть, что теоретически, начиная еще с категорий Канта и заканчивая схемами Пиаже, психологические формы уходят корнями в структуры тела. Это можно увидеть в современной поведенческой генетике, а также в понятии фиксированной формы действия Конрада Лоренца. Сейчас мы видим, как это работает в жизни человека.
В итоге это привело меня к прямому практическому исследованию тела. Изучая работы Моше Фельденкрайза, которые я посчитал наиболее систематически эффективной формой работы, причем не только с психологией и не только с телом, но и со всем процессом жизни человека — то есть с тем, что я стал называть областью соматики.
Сома охватывает как психические, так и физиологические явления, все функции тела, как единый процесс, процесс, который называется сома.
Сома — это не тело и это не разум, это жизненный процесс. Это, по существу, тематическое единение моей истории, моего мышления и моей жизни.
Мильц: Сейчас вы работаете ежедневно с тем, что традиционно считалось отдельными областями — философией и работой с телом.
Ханна: Я философ, который работает своими руками; другие философы, такие, как Спиноза, шлифовали линзы. Я же делаю это иначе.
Мильц: В начале 70-х, вы написали книгу “Bodies in Revolt”, где обобщили вклад Запада в понимание человеческого существования, в процесс индивидуализации и связи человека со всем окружающим. Вы взглянули на исторический контекст окружения человека и предвосхитили зарождающуюся соматическую культуру. Что вы подразумеваете под соматической культурой?
Ханна: Соматическая культура — это культура, которая уважает данные человеческому существу генетические потенциальные возможности в целом и личность человека в частности. Она стремится поощрять свободное развитие, исследование и раскрытие потенциалов человека, какими бы они ни были.
В частности, я полагаю, что соматическая культура поощряет чувственный опыт; она поощряет такой вид сенсорного восприятия, который прежде всего является не столько ориентированным на внешнюю среду, сколько на проприоцептивное ощущение «тела» при помощи «разума».
Именно этим абсолютно пренебрегали в истории Западной образовательной системы. Мы обучили своё сенсорное осознание быть, по существу, внешним, полагаться лишь на визуальные и звуковые сигналы. Если вы ограничиваете свою сенсорную информацию только этими сигналами, вы автоматически, по определению, в конечном итоге ограничиваете свои индивидуальные двигательные возможности и программы, потому что все жизненные процессы являются в конце концов сенсомоторными.
Соматическая культура — это культура, поощряющая чувствование (ощущение). Поэтому, если у нас есть культура, которая поощряет только определённые виды сенсорного осознавания, ориентированные на выживание, прагматизм, механичность и направленные вовне, она скрывает от людей их собственные генетические возможности. Внешние рецепторы (экстероцепторы) играют исключительно важную роль во всём традиционном образовании. Если вы поддерживаете только их, вы ограничиваете развитие человека двигательными паттернами, которые делают людей зависимыми от других специалистов. Каждый чувствует: «Я не могу смотреть на себя, я могу смотреть только на тебя. Вы не можете смотреть на себя, вы можете смотреть только на меня». Поэтому, если мне нужна внутренняя помощь, мне необходимо, чтобы вы смотрели на меня так, как будто мир реальности полностью объективен и нет никакой субъективной осознанности.
Субъективность — это традиционные слово ХІХ века, которое обозначает то, чего не доставало нашей Западной культуре. Но выражаясь современным языком, мы никогда ранее не поддерживали проприоцепцию. Проприоцепция, в моём понимании, и есть то самое семя, на котором зиждется соматическая культура.
Мильц: Вырасти, стать взрослым человеком в традиционном понимании означает забыть собственные первичные потребности и перестать уделять достаточно внимания своему комплексному соматическому существу — это ориентация вовне ради социальной и экономической выгоды. Вы называете этот процесс роста «атрофией проприоцептивных чувств (ощущений)» и «нейронным невежеством к себе».
Ханна: Наша система образования сосредоточилась на молодёжи, на подготовке молодых людей стать «взрослыми», т. е. полезными, выживающими членами общества. Но почему развитие на этом останавливается? Я вижу, что происходит с людьми начиная, скажем, с двадцати лет и дальше — это отсутствие концепции развития после подросткового периода, отсутствие концепции совершенствования и того, что жизнь только начинает развиваться. Именно по этой причине от такой генетической возможности никто ничего не ждет.
Понятие ожидаемого развития ограничивалось первыми 25 или 30 годами жизни. Наша культура просто принимает это как данность. Сейчас это культура, ориентированная на выживание: подготовка войск к состоянию готовности. И с медицинской точки зрения, и с точки зрения растущего количества пожилого населения стало очевидным, что сейчас, когда мы молоды, мы должны начать планировать и воспитывать самих себя, готовясь к зрелому возрасту и ко всей остальной жизни в целом. Иными словами, человеческие существа не обучены расти, развиваться и совершенствоваться в течение всей жизни. Благодаря открытиям в исследованиях самоконтроля и функций вегетативной нервной системы, управляющих внутренними телесными состояниями, мы теперь знаем, что можем контролировать процесс старения. Более того, мы в состоянии обратить его вспять. Привычные заболевания, которые мы ассоциируем со «старением», не имеют никакого отношения к возрасту. Не существует больше такой категории, как старость.
Мильц: Вы написали, что «миф о старении» должен быть заменён на «миф о развитии». Как вы видите эту возможную замену понятий? Какая основа необходима для этого?
Ханна: Я думаю, что в основе, прежде всего, должна лежать популяризация результатов геронтологических исследований. То есть, говоря о предполагаемых «болезнях старости», надо иметь в виду, что не существует таких явлений, как генетически запрограммированное нарушение центральной нервной системы, отмирание тканей мозга и других подобных процессов, которые предположительно происходят с возрастом как в центральной нервной, так и в двигательной системах. Исключениями являются случаи, когда имеет место травма или шок, недостаток питания, различные события, связанные со стрессом. Но ничего жестко не запрограммировано. «Миф о старении» должен быть заменён на «миф о развитии».
Мильц: Запрограммированы ли эти явления неиспользованием?
Ханна: Последствия старения запрограммированы обществом и культурой. Первое, что нужно сделать, — это взять геронтологические исследования и указать, что болезней и нарушений, вызванных старостью, не существует. Это ложь, это миф. Второе — это помочь людям овладеть методиками самообучения и сделать эту информацию доступной каждому человеку, введя ее в программу общей образовательной системы, а не накладывая на нее ярлык «для профессионалов» и не пряча за вывеской психотерапевтов, врачей или специалистов иного рода. Информация о соматической самоорганизации должна быть общедоступной; она должна распространяться на кассетах; она должна стать частью радиоэфира. Должны быть видеопрограммы об этом, чтобы население овладело способами культивировать «миф о развитии». Задача состоит в том, чтобы избавиться от «мифа о старении», а именно осознать, что мы не запрограммированы на увядание. Мы связаны смертью, но мы не должны стареть или деградировать; это разные вещи. А затем мы должны подчеркнуть, что владеем путями исправления этих сильно травмирующих и связанных со стрессом заболеваний. Это кажется всё более и более очевидным: основные проблемы общественного здравоохранения в Европе и США, в основном связаны со стрессом. Это сердечно-сосудистые заболевания, заболевания дыхательных путей и рак; и эти заболевания изначально присущи технологическим обществам с высоким уровнем стресса.
Мильц: Знаете ли вы поговорку одного неизвестного итальянца: «Смерть находит нас живыми, но не находит ли жизнь нас мёртвыми?»
Ханна: Это прекрасно. Я предвижу подобные изменения. С моей точки зрения, конечно же основные проблемы общественного здравоохранения Соединённых Штатов и всех промышленно развитых стран просто исчезнут, если появятся люди, которые понимают, что они сами могут нести ответственность за свой соматический процесс. Опять же, основная тема — это свобода, независимость.
Мильц: Самоосознание означает, что сначала нужно научиться фиксировать и различать входящие модели сенсорной информации как изнутри, так и снаружи, чтобы затем, на базе этого, создавать новые возможности для активного управления процессами, которые ранее считались непроизвольными. Какое определение вы даёте соматическому обучению? Кто обучает и кто обучается?
Ханна: Соматическое обучение является, по существу, недолгим процессом, при котором один человек учит другого как стать самообучающимся. Так и должно быть, поскольку соматическое обучение — это обучение независимости. В моей практике работы с сенсомоторной тренировкой это является сутью функциональной интеграции.
Мне часто встречаются люди с «неизлечимыми заболеваниями» с медицинской точки зрения. Это цитата, ведь очевидно, что они не «неизлечимы», но их врачи говорят, что ничего не могут сделать, будь то такие сложные случаи как различные формы паралича, инсульт, рассеянный склероз, полиомиелит, повреждения головного мозга, и даже церебральный паралич, которые являются, по существу, такими же «неизлечимыми» немощами; или в более травматических и связанных со стрессом заболеваниях, таких как постоянные многолетние боли в области затылка или поясницы, которые характерны для всех индустриальных обществ, но не для сельских. Люди, которые страдают от этих различных заболеваний, обучаются контролировать свою болезнь. Для начала я провожу манипуляции, чтобы позволить им почувствовать себя более комфортно, и они постепенно осознают как поддерживать это комфортное состояние. Я не отпускаю людей, пока не буду уверен в том, что они знают как именно поддерживать себя, что они могут ощущать проприоцептивно, что у них происходит, скажем, в пояснице — именно так они могут почувствовать, что они бессознательно сделали сами с собой.
Методика соматического обучения состоит в том, чтобы сделать сознательным то, что ранее являлось неосознанной и пагубной привычкой. Как только у людей появляется эта сенсорная осознанность — т.е проприоцептивная осознанность — у них появляется необходимый двигательный контроль.
За десять лет ведения этой работы, я редко видел клиентов повторно. Они пишут мне письма, в которых высказывают свою благодарность, я встречаю их на улице, но теперь они способны поддерживать себя сами.
Как только у них появляется это сенсорное осознание — проприоцептивное осознание — тогда же у них появляется и необходимый двигательный контроль. Соматическое обучение в общем понимании является обучением людей, как им обучать самих себя, т.е. это обучение самоконтролю. Самоконтроль на уровне, о котором я говорю, это самосознание — не праздная «духовная категория», но самосознание как фактическое сенсорное самоосознание.
Я думаю, что все человеческие существа могли бы остаться весьма здоровыми и деятельными и, возможно, даже творческими, если бы периодически они производили своего рода сенсорную, проприоцептивную инвентаризацию, осознавая тем самым функции своих стоп, пальцев ног, лодыжек, мышц голени, и т. д. — и буквально подвергали сенсорному осмотру всё своё тело.
Метод Фельденкрайза работает именно с этим. Осознавание через движение направлено именно на это, так же, как работа Герды Александер (Эвтония), а также традиция «Гимнастик» — особенно работа Эльзы Гиндлер из Берлина и её ученицы Шарлотты Бюлер, которая живёт сейчас уже в очень преклонном возрасте в Париже, и Шарлотты Сельвер в Саусалито. Карола Спидс — еще одна ученица Гиндлер в Нью-Йорке. Все они немецкие леди, которые обучались у Эльзы Гиндлер в 1920-х в Берлине.
Все эти упражнения для сенсорного осознавания и инвентаризации доступны даже детям. Я думаю, что преподаватели физкультуры должны уделять всё больше внимания обучению сенсорному осознаванию, и они могут это сделать с помощью различных упражнений. В крайнем случае, они могут это делать при помощи записей на кассетах. Дети должны становиться соматически осознанными, начиная с самого раннего возраста. Я полагаю, что практика проприоцептивной инвентаризации является, вероятно, одним из основных способов гарантировать благоприятность общественного здоровья, и не только физического, но и ментального, и эмоционального.
Всё это ещё далеко от реализации, однако не настолько уж и далеко на самом деле.
Мильц: Функция и структура человеческого тела, как вы отметили, являются сходными терминами, воплощёнными в одном и том же существе, и зависящими от индивидуального внимания наблюдателя. Вы изложили рабочую гипотезу о соматической науке, представив 6 первичных соматических функций. Не могли бы вы кратко сформулировать свою гипотезу?
Ханна: Я могу повторить ее в целом: для того, чтобы существовала сома, то есть, живой процесс в этой вселенной, со своей собственной молекулярной структурой и гравитационной силой, эта живая сома должна существовать и работать в соответствии с определёнными естественными законами этой вселенной. Она не может работать против них так, как об этом первоначально думал Бергсон, а именно: что жизнь была противоположна материи; что жизнь была исключением в космосе. Это спиритуалистическая точка зрения. Это радикальный взгляд на разум и тело. Между тем, сейчас стало очевидным, что жизнь появилась во вселенной благодаря её собственным силам. Я думаю, что прообраз жизни со всеми её составляющими и процессами в действительности возник еще в самом начале вселенной. Иначе история космоса не имеет смысла; жизнь не соответствовала бы вселенной, ее не существовало бы. У углеродистых атомов есть очень много сторон и они складываются в определённую конфигурацию — не как-либо иначе, а именно определённым образом. Поскольку форма материальной возможности предопределена, нет ничего случайного в том, что, бросая кости много раз, будут выпадать определённые комбинации.
Когда эти комбинации появляются в живых формах, и не только в человеческой жизни, они появляются по-особенному. У животных первичным является тот факт, что все в мире противостоит силе тяжести: они встают. Они, в некотором роде, пользуются гравитацией. Жизнь строится в противовес силе притяжения, которая существует во всей вселенной; отсюда и изначальная вертикальность самой жизни.
Предположительно, первые формы жизни должны были плавать, чтобы достичь этого. Но как только появился внешний скелет — или, еще позже, внутренний скелет — тогда живые существа снова нейтрализовали силу тяжести, чтобы двигаться. Вообще, Фельденкрайз довольно прав в своём высказывании, что «жизнь — это движение».
И, конечно же, помимо этого, всё является движением. Я имею в виду, всё на свете является движением: реальность — это движение. Жизнь — это процесс движения, а сома — это процесс комплексного движения.
Этот процесс встает и, следовательно, движется вперёд. Но если он движется вперед, значит у него есть передняя часть и задняя часть, и постепенно он развивает именно такую структуру. Функция стояния создаёт структуру. Во всей генетике функция предшествует структуре. Структура — это то, что мы изучаем как учёные, но структура создаётся.
Это то, в чём состоит суть всей эмбриологии: генетически вы ничего не видите, но внезапно формируется нечто; клетки делятся и делятся, и несколько недель спустя от этой связки у вас есть одна клетка, а потом две клетки, а затем у вас появляется много небольших клеток, которые делятся и, наконец, появляется форма — в течение всего 3 или 4 недель — и таким образом появляется готовая структура.
Так что же такое соматическая форма? Это форма, предназначенная быть устойчивой. Это форма, которая уже обладает функцией движения, а движение — это всегда движение в определённом направлении — вперёд; следовательно, у этой формы всегда есть голова, лицо. У всех живых структур, сом, есть лица и головы. А почему? Потому что это — отражение того факта, что сущность вселенной состоит в движении: жизнь берёт это вселенское движение и помещает его в конкретную форму, которая должна удерживаться над силой гравитации и быть свободной в своём перемещении. Затем эта форма устремляется вперёд, «очертя голову»: поэтому у нее есть голова и есть хвост.
Это движение вперёд управляемо и имеет направление, и фактически всем живым существам присуще то, что я называю управлением движениями в окружающем мире. Сомы обладают асимметрией функций — они выполняют вращательные движения, которые являются следующим уровнем сложности жизненного процесса.
Движение может быть левосторонним или правосторонним: это две стороны любой сомы. Все эти движения соответствуют тому, что мы называем «тремя измерениями пространства», и эти три абстрактных геометрических измерения округлости пространства являются, по существу, проекцией нашего собственного соматического осознания. Это наша основополагающая проекция самих себя.
Пространство — трёхмерный процесс; поэтому оно разворачивается во времени. Все сомы, включая человеческие сомы, являются, по существу, четырёхмерными единицами; т.е. сома — это живой процесс с четырьмя измерениями, структура которых является отражением их функций. Поэтому наше внимание к жизни должно в каждом случае (не только в медицине или физиологии) быть сосредоточено непосредственно на функциях, ведь функции работают прямо сейчас как в моей, так и в вашей жизни, создавая и поддерживая то, что мы рассматриваем как «структуру». Это не правда, что то, что произошло с нами в наши первые годы жизни или до подросткового возраста, предопределило нашу структуру ментально или физически, чтобы она окончательно стала именно такой, какая она есть сейчас. Нашу структуру определяет не то, что по Фрейду произошло с нами в первые четыре или более года жизни, вплоть до подросткового возраста, или если смотреть еще шире — что происходило до восемнадцати или двадцати одного года включительно. Соматически наша структура никогда не бывает постоянной, в любом отношении. Следовательно, функция всегда создаёт структуру, и функция всегда может восстановить её.
Мильц: Это добавляет в анатомию аспект развития.
Ханна: Я думаю, что понятия, о которых мы говорим — революционны. Сома является совокупностью функций, как можно характеризовать ее с позиции четырёх измерений. Ещё более общепринятым фактом является то, что все сомы действуют согласно намерению. Намерения могут быть генетически установленными побуждениями, то есть фиксированными сенсомоторными паттернами, которые уменьшаются по мере развития от позвоночных животных до человека — на этом уровне мы видим, что обучение и культура приходят на смену генетически фиксированным побуждениям. Человеческие сомы действуют как свободно намеревающиеся существа. Они всегда намереваются, а намерение — это то, что мобилизует их функции. Кстати, поскольку мы говорили ранее о мифе о старении, если вы ожидаете потери функций и увядания, и если это является ожиданием всей нашей культуры, то это станет самоисполняющимся пророчеством, ведь, как мы знаем, ожидание — самое глубокое среди всех психологических и физиологических мобилизующих сил. В медицине именно это является сутью эффект плацебо. Как только у вас появилось определённое ожидание, так сразу вы мобилизуете свои функции. Ожидание — это то, что помогает мобилизовать намерение.
Ожидание помогает мобилизовать намерение. Вообще — чтобы вернутся к теме соматической культуры — я думаю, что она поддерживает и стимулирует самые необычные, экспериментальные и смелые намерения отдельных людей, давая им способы мобилизации для созидания. Я думаю, что ни у кого нет четкого понимания всего, на что способен человек — если ему дана такая культурная поддержка и стимуляция. Возможно, вы помните эпиграф из книги “Bodies in Revolt”, который подводит итог всем этим мыслям: «Возможно всё». Я думаю, что мы должны произнести это вслух. Если мы не чувствуем, что возможно всё, то мы не можем по-настоящему ощутить гениальность человеческой жизни.
Мильц: Существует растущий научный интерес к пониманию нейрофизиологических путей эмоций. Где вам видится граница между гуманитарной наукой, которая делает упор на личностном росте и свободе, и поведенческой наукой с её узкой позитивистской целью подстроить человеческое тело для внешнего социального контроля и управления в продолжение тенденции «эксплуатировать каждый пробел человека?» Все идеи, о которых мы говорим, как они могут привести к большей независимости, или как они могут использоваться политическими силами для замены неудовлетворительных методов контроля?
Ханна: Эти идеи глубоко волнуют меня. Я думаю, что мы достигли такой стадии технологического развития, особенно в коммуникативных технологиях, где становится чрезвычайно легко запускать в действие все манипулятивные техники, произведённые поведенческой наукой — если воспринимать человеческое общество через призму модели улья или муравейника. Существует ограниченная концепция социальной системы, та, которая существовала для нас на протяжении всей истории человечества, за исключением некоторых малочисленных, отдельных обществ, и которая гласит, что самый эффективный способ функционирования в обществе каждого человека требует подавления большей части личных действии и поведения, чтобы быть применимым в качестве винтика социальной машины.
Это, в целом, тоталитарная точка зрения. Она стала доминирующей в марксистских обществах, что, должен заметить, является глубоким нарушением Марксизма. Любой истинный марксист знает, что Советский Союз — это порочная, тоталитарная организация, далёкая от идей молодого Маркса. Она ушла в противоположном направлении.
И я думаю, что поведенческая наука в Соединённых Штатах в лице таких представителей как Б.Ф. Скиннер, является олицетворением по-настоящему человекообразной психологии, это психология человека ограниченного, вписанного в определённую функцию таким образом, что в конечном итоге получается функционально эффективный социальный организм для промышленного производства или для ведения войны.
Если наивысшим пониманием человеческой жизни является эта социальная точка зрения, значит поведенческие методы и манипулятивные техники человекоподобной психологии получили свое наилучшее приложение. И в этом состоит огромное искушение современности. В некотором смысле, я думаю, мы видим общество наподобие улья в некоторых странах третьего мира — как, например, в Сингапуре. Сингапур является искусственно созданным человеческим ульем: высоко производительное сообщество, в котором каждому хватает пищи и предметов личного потребления и, таким образом, система работает. Мы уже видим, что такой вид общества возможен — если вы отказываетесь от понятия индивидуальности, свободы и независимости — но оно очень разрушительно для отдельных людей. Такая система разрушает сомы, то есть, психофизиологические функции человека. Сингапур — это сознательно построенный человеческий улей: сообщество, которое высоко производительно.
Другая возможность состоит в том, чтобы не вписывать человека в схему государства, что являлось великим «открытием» девятнадцатого века, высказанном ещё ранее Томасом Гоббсом: для государства каждый человек является «органом его тела». В некотором смысле эта концепция появилась из идеи Св. Павла о тому, что мы все являемся частью Тела Христова. Но это восприятие людей, как части одного большого тела, является, я думаю, наиболее по-человечески порочной из всех традиций, которые мы имеем в нашем западном христианском обществе. Оно даёт о себе знать сейчас, когда у нас есть технологии для манипуляции и управления информацией, а также для создания настоящего «муравейника». Что приводит меня в восхищение, так это концепция тоталитарного, или иначе корпоративного, государства, которая является расширенной концепцией личности, в которой мы берём свое собственное понимание свободных людей и проецируем его на государство.
Соматические науки и искусства предполагают, что мы подошли к точке, где можем фактически обучить людей достигать пика развития человеческой индивидуальности, максимального самообновления, максимальной способности приспособиться — адаптироваться таким образом, чтобы при этом свободно и в полной мере оставаться самими собой.
Живя в обществе таких свободных, способных к адаптации людей, вы получите возможность объединить свои интересы и намерения, что является своеобразной E = mc² на социальном уровне. То есть я не рассматриваю индивидуальность и соматическое обучение как нечто разрушительное для государства. Наоборот, я думаю, что они — единственная надежда на будущее нашего рода, потому что мы не можем больше жить так, как сейчас, и ожидать, что выживем.
Мильц: Ваше соматическое видение — это оптимистичная картина развития человека, но реализация этого видения затруднена из-за неприятия его отдельными людьми. Это весьма разрушительно для сом, т.е. для человеческих психофизиологических функций. Мы владеем технологией для манипулирования и контроля информации и для создания настоящих «муравьев».
Ханна: Соматическая культура уже развивается и здесь и в Европе. Вот почему мы говорим об этом. Все изменения происходят посредством людей. Раз, два, три, вы и я делаем это прямо сейчас. Вы и я представляем соматическую культуру прямо здесь и сейчас, в этом месте. Тот факт, что вы хотите распространить эти идеи, и что я хочу распространить эти идеи, является доказательством того, что это уже происходит. Сам факт является «подрывным» для государства, но подрывным в очень хорошем смысле. Государство это всего лишь совокупность индивидов; и, традиционно, люди, которые управляют государством, находятся в замешательстве и несколько введены в заблуждение, но делают лучшее, что могут. Как правило, самые некомпетентные люди берут на себя руководящие должностные функции, приходя к власти.
Вы спрашиваете как, учитывая огромное экономическое и другие давления, может развиться соматическое общество? Например, в Соединённых Штатах в рядах американской медицинской ассоциации существует совершенно обоснованная заинтересованность поддерживать традиционную медицину в противовес вторжению холистической, превентивной медицины, то есть того, о чём мы говорим.
Но проблема состоит в том, что медицинская сфера находится в состоянии сокрушительного экономического провала: больше никто не может позволить себе такие услуги. Вы не можете управлять ею даже в пределах социализированной экономики, потому что в США медицина подошла к моменту, когда она не в состоянии поддерживать саму себя.
Я думаю, что на смену ей придёт движение к личному самообновлению каждого: во-первых, потому что это дёшево, во-вторых, потому что это результативно. Оно придёт на смену потому, что будет распространяться от индивида к индивиду. Почему? Потому что в том виде технологического, коммуникационного общества, в котором мы живём, больше невозможно хранить что-либо в секрете.
Я полагаю, что традиционное представление о том, что социально-экономические силы настолько сильны, что у людей нет никакой власти, больше не верно. Как только информация становится свободной, как это происходит сейчас, то вы не можете, например, быть вовлечены в несправедливую войну во Вьетнаме, делая то, что делала американская армия, и лгать о том, что происходило, при этом сохраняя это в тайне. Прежде мы не знали того, что происходило во время войн; у нас был наш собственный официальный взгляд и не было доступа к иной информации; именно так происходили все войны. Теперь же мы знаем столько же о другой стороне, сколько и о своей, и люди начинают сопереживать намерениям другой стороны. Это необычайно с коммуникативной точки зрения.
Мильц: Но это означает, что общение должно также использоваться в качестве «подрывного» инструмента, что мы должны принять меры для распространения разных точек зрения с целью расширения коммуникаций, часто идя против массивного государственного давления. Например, в Германии есть только общественное телевидение и радиостанции, которыми управляет государство. В этом есть некоторые преимущества, но также нам труднее распространить информацию, которая дополняет либо противоречит той, что поставляется государственной монополией.
Ханна: Если подумать, то ситуация такая же сложная, как и в США, где существует масса частных коммерческих станций, потому что потребности государства и потребности крупного бизнеса также противоречат потребностям отдельных людей. Обе эти силы некомпетентны в выражении подлинных человеческих потребностей. Однако, существенно то, что немцы так же как и французы знают, что информация просачивается. Вы уже отрицаете важность официальной информации. В некотором смысле государственные сети информации наименее эффективны при выполнении своего дела просто потому, что они принадлежат государству.
Все знают это. В конце концов, главное, в чём мы должны быть уверены, это свобода издания и свобода распространения информации. Пока мы можем свободно читать и писать и у нас есть свобода собраний, наша коммуникативную технология будет нам помогать.
Когда же этой свободы нет, как это происходит в восточноевропейском блоке, в некоторых южноамериканских странах и в других видах милитаристских стран, тогда происходит скачок назад, к примитивной модели. Но там, где существуют азы демократии и проводится свободное голосование, нет никакого способа остановить развитие того, о чём мы говорим. В Германии, например, молодые люди из движения «Зелёных» открыты для таких вещей. Эти Зелёные станут пожилыми людьми лет так через двадцать пять. Как видите, это уже происходит. Вы не можете жить в стране продвинутых индустриальных технологий без того, чтобы ваше население не становилось все более недовольным и знающим об этих вещах. Люди нуждаются в свободе, они хотят свободы и это прекрасно. Стоит вам только дать попробовать свободу, и уже будет слишком поздно, чтобы ее остановить.
 
Также см. статьи
Интервью с Томасом Ханной: «Сознание над движением»
Клиническое соматическое обучение: новое направление в сфере здравоохранения